Лесная поляна

В первый раз в колокол стали звонить 9-го декабря, накануне въезда царя в столицу. Павел Алеппский сообщает также размеры и вес этого колокола. Окружность его — 11 брасс, т. е. 64 фута (окружность царя-колокола — 60 ф. 9 д.). Толщина края — один брасс, т. е. 5 ф. 9 д., величина слишком большая; но надо полагать, что автор измерял толщину по скошенному краю колокола, отчего она, естественно, вышла больше настоящей (хотя, все-таки, слишком велика). Весьма возможно, что здесь переводчик оригинала наших рукописей, по ошибке, написал ба, брасс, вместо бира, что значит локоть или фут. Вес колокола — 12.000 пудов, а стоимость его, как он слышал от мастера и как сообщил патриарх Никон его отцу — 50.000 рублей. Язык его весил 250 пудов и был толщиною в обхват. Звонили в колокол сто человек.

Через шесть лет, после Павла Алеппского, был в Москве барон Мейерберг и сообщает о том же колоколе следующее: “в Кремле мы видели лежащий на земле медный колокол удивительной величины, да и произведение русского художника, что еще удивительнее”. (В другом месте он говорит, согласно с П. Ал., что мастер был молодой человек, 24 л.).

Этот колокол, по своей величине, выше эрфуртского, и даже пекинского в Китайском царстве... Русский колокол вышиною 19 футов, шириною в отверстии 18 футов, в окружности 64 фут., а толщиной 2 ф., язык его длиною 14 фут. На отлитие этого колокола пошло 440.000 фунтов меди, угару из них было 120.000 фунтов, а все остающееся затем количество металла было действительно употреблено в эту громаду... Здесь речь идет о колоколе, вылитом в 1653 г. в царствование Алексия: он лежит еще на земле и ждет художника, который бы поднял его”.

Мы не имеем никакого основания сомневаться в правдивости обоих путешественников. Но один из них говорит, что колокол был поднят тотчас по отливке и что в него звонили, а другой видел, несомненно, тот же колокол (судя по приложенному им рисунку) лежащим на земле.

Нам думается, что это противоречие только кажущееся и что показания обоих путешественников легко примирить. Мы представляем себе историю этого колокола в таком виде. Колокол был отлит в 1655 году из обломков другого, в 8.000 пуд., сделанного за год перед тем. Тотчас же после отливки он был поднят и повешен на незначительной высоте, всего в рост человека, над литейной ямой (которая, конечно, была тогда же засыпана). Висел

он, надо думать, недолго: в промежуток от.1655 года до 1661 г. он или был спущен, по ненадежности постройки, быть может, временной, на которой висел, или же сам сорвался, но, упав с небольшой высоты на рыхлую землю, не потерпел никаких повреждений. Разные причины, каковыми могли быть: затруднительное финансовое положение после первой польской войны, раздор царя с патриархом Никоном, вторая, не совсем удачная, война с Польшей, отсрочили вторичное поднятие колокола до 1668 года. Эту дату, означенную на царе-колоколе, можно считать верной; по крайней мере, голландец Стрюйс, бывший в Москве в 1669 г., застал колокол уже висящим. Равным образом, Колв-бергер в 1674 г. и Таннер в 1678 г. видели его висевшим на особенных деревянных подмостках, близ колокольни Ивана Великого (“спереди башни”, как говорит Таннер). В большой пожар 1701 года этот колокол-великан сорвался и разбился. Спросят: почему вкрались ошибки в надпись на теперешнем царе-колоколе? Припомним, что надпись составлена спустя 80 лет по отливке первого колокола, и составлена, вероятно, по преданию, без справок с архивными документами; а предание легко могло смешать два колокола, отлитые в такой короткий промежуток времени — двух лет (.Mypкoc Г.— Перевод с арабского: путешествие антиох. патр. Макария в Россию в пол. XVII в. предисловие к IV т. М., 1898).

Майерберг в 1661 году видел его и описал так: окружность этого колокола 64 фута, диаметр 18 фут., толщина стен 2 фута, язык железный 14 фут. длиною.

Стрюйс (Strauss), посетивший Москву в 1668—1670 годах, пишет: “Недалеко от Ивана Великого стоит еще башня с толстыми перекладинами, на коих висит громадный колокол — более чем в 394.000 фунтов; один лишь язык его весит 10.000 фунтов.

“Колокол в ширину двадцать три фута, а в толщину два фута; раскачивают его пятьдесят человек с двух сторон. Звонят в него редко — только по большим праздникам да при приеме послов. Он издает столь сильный звук, что дрожит земля”.

Об этой колокольне летописец говорит: “Поставил (царь Михаил Федорович) колокольню большому колоколу деревянную”.

Рейтенфельс, приезжавший в Москву в 1671 году, говорит про этот колокол следующее: “Посредине колокольня, называемая Иван Великий, возвышается над всеми прочими, вышиною она поспорит с высочайшими в Европе.

“Близ нее находится громадный колокол — частию на весу, частию на деревянной подставке, в 320.000 фунтов.

“Народ не раз пытался поднять его с земли, но напрасно, многие даже поплатились жизнью за безрассудную попытку. Царь поставил себе священным долгом сделать более успешную попытку”.

Далее Ван-Кленк, бывший в Москве в 1675 году, описывает этот колокол так: “в середине Кремля стоит высокая башня — Иван Великий, покрытая наверху золоченой медью, со множеством колоколов.

“Рядом с нею — другая, где висит претяжелый колокол, в поперечнике имеющий 23 фута, а. весом, говорят, более 400.000 фунтов, язык длиною двадцать два фута, весит более 10.000 фунтов.

“Раскачивают его пятьдесят человек и звонят только по праздникам да во время приема послов, тогда от его звона дрожит и трясется земля”... Голландец Корнилий де-Бруин (Путешествие через Московию Корнилия де-Бруина. М., 1873 года, стр. 80, 81 и 84), бывший в Москве в 1702-03 годах, описывая город, говорит: “посреди кремлевской площади, окруженной различными зданиями, возносится башня или колокольня Иван Великий (Ivan Welike), подле которой находится громадный колокол, упавший с колокольни во время пожара в 1701 году и разбившийся от падения. Говорят он весит 266.616 фунтов голландских, или 336 центнеров, т. е. 800 пудов слишком, считая пуд равным 33 нашим фунтам.

“Вылит этот колокол в царствование Великого Князя Годунова (Gudenow). На площадку, где он висел, нужно всходить по 108 ступенькам, идущим между двумя башнями, и взошедши туда, можно видеть еще место, откуда он упал.

“Колокол этот величины чудовищной; по краям его, с одной наружной стороны вылита русская надпись, с тремя, выпуклой резьбы, головами.

“Поднявшись еще выше на 31 ступеньку, выходишь на другую площадку, где в оконных арках колокольни, висят еще восемь колоколов, а через двадцать ступеней выше этого, другие девять колоколов, висящих в таких же окнах колокольни один другого меньше, из которых некоторые по два вместе.

“С высоты Ивановской колокольни открывается самый лучший вид на город, со множеством церквей каменных, которыми он наполнен”.

Далее Корнилий де-Бруин прибавляет: “другие думают, что русские приписывают колоколам особенное достоинство, приятное Богу; но они ошибаются. Русские только освящают колокола и звонят в них по большим праздникам, во время богослужения”.

Описывая Москву, камер-юнкер Ф. В. Берхгольц говорит: “мы обратили внимание только на громадный колокол, который рассматривали с удивлением. Он вылит по повелению царя Ивана Васильевича и потому называется Иваном Великим (Дневник камер-юнкера Ф. В. Берхгольца. М., 1902, в. II, стр 36). По причине своей необыкновенной тяжести он все более и более оседал, так что, наконец, уперся даже в своде. Железная полоса, на которой он висит, страшной толщины. Когда в него звонят, язык раскачивают несколько человек веревками, а самый колокол всегда остается неподвижным, да за неимоверною величиною и тяжестью его и невозможно приводить в движение. На этой башне есть еще другие прекрасные и большие колокола, в которые сегодня, т. е. 6 января 1722 г., во все звонили. Самый большой из них имеет, как рассказывают, всегда очень глухой звук, когда в него звонят, что и не удивительно, если принять во внимание тесноту его помещения. Внизу башни сидят постоянно люди, которые от всех осматривающих ее и колокол требуют по нескольку копеек” (Idem, стр. 140).

“Во время проповеди в Голландской Реформаторской церкви, в Москве, оба старшины (Vorste-ber), которые как и оба попечителя (Aelteste), избираются ежегодно, ходили сами с тарелками и звонком, но так, что один обходил одну половину прихожан, другой другую (Idem, стр. 140).

Далее, Берхгольц рассказывает: при осмотре Троицкой Лавры “епископ велел для нас звонить во все колокола, что, по причине их множества и величины, выходило очень хорошо. Самый большой колокол, вылитый в 1709 г., весит 350 п. или 14.000 ф. и имеет в окружности 7 1/2 с., а потому, как можно себе представить, и один уж немало громок (Дневник камер-юнкера Ф. В. Берхгольца. М., 1902, в. II, стр. 180).

Высочайший указ Императрицы Анны Иоанновны о литье Царя-Колокола состоялся в 1730 г. По современной ведомости артиллерийской и фортификационной конторы видно, что колокол отливался два раза.

Для первой отливки взято было 14.124 пуд. 29 ф. меди, 1000 пуд. олова. Второй же раз было прибавлено 498 п. 6 ф. олова. Весом колокол вышел 12.327 п. 19 фунтов. Вышина колокола 20 ф. 7 дюйм., диаметр 22 фута 8 д. Толщина стен вверху 9 вер., в краях 6 вер. (Русские достопримечательности. Издание А. А. Мартынова. Т. Ш, стр. 2. 1880 г). Колокол отливал русский мастер Иван Федоров Моторин с сыном Михаилом.

Для отливки этого колокола употреблено было одного кирпича 1.214.000. Из этого числа на одну печь пошло 330.000 на основание и под лицо 300.000 и на утрамбовку внутри болвана и снаружи кожуха 250.000 (М. И. Пыляев. — Старое житье. СПб. 1892 г., стр. 301).

Отливка и переливка, кроме металла, стоили 141.000 руб.

Колокол в 8000 пудов сделался жертвою пожара в 1701 году и долго осколки лежали в Кремле, возбуждая удивление и русских и иностранцев. Императрица Анна Иоанновна, в 1731 году, решила воссоздать разбитый колокол, но еще в большем размере, а именно в 9000 пудов.

Поручено было сыну знаменитого фельдмаршала, Миниху отыскать в Париже для сделания плана колокола искусного мастера. Такой мастер на шелся в лице королевского механика Жерменя, который, однакож, принял за шутку предложение вылить колокол в 9000 пуд.

Но за дело взялся русский колокольный мастер Иван Федоров Моторин. Чертежи были сделаны тоже русскими мастерами, и в январе 1733 года работы в Кремле уже начались.

Работа кипела на Ивановской площади, и работало сто человек каменщиков, печников, кузнецов, плотников и др. ремесленников.

Эти подготовительные работы продолжались до осени 1734 года, и ими очень интересовалась императрица, хотя сам мастер Моторин и терпел большую нужду. К концу ноября 1734 года подготовительные работы были закончены, и приступлено было к растопке меди.

26 ноября, в 4 часа, после молебна, затоплены были печи. К ночи медь стала расплавляться, топилась до утра и затем в печи было добавлено олово и медь. Все шло хорошо, но вдруг с 28 на 29 число, в 11 час. ночи, у двух печей медь ушла под поды.

Моторин с товарищами решили добавить меди. С разрешения графа Салтыкова, тогдашнего главнокомандующего Москвы, начали бросать в печи старые колокола, олово, полушки, но медь в конце концов, прорвалась и в остальных печах. Моторин отводил медь в запасные ямы, выкапывал новые ямы, но отлитие колокола не удалось. В довершение неудачи, загорелась еще деревянная машина над формой, и пожар чуть было не принял больших размеров.

О несчастном событии донесли императрице, которую неудача весьма опечалила. Но Моторин снова принялся за работу. Однакож, он вскоре умер, поручив дело сыну своему, Михаилу, который и раньше был его деятельным помощником.

В это же время наблюдение за литьем колокола было поручено князю Ивану Барятинскому. В ноябре 1735 года все было опять готово к литью колокола, и 23 ноября назначено было растопить печи.

На этот раз были приняты особенные меры предосторожности: из полиции было вытребовано четыреста человек команды с пожарными трубами.

По окончании литургии в Успенском соборе, коломенский архиепископ Вениамин обошел крестным ходом все постройки и печи, устроенные для литья колокола и, отслужив молебен, сам затопил первую печь. 25 ноября 1735 года литье Царя-Колокола совершилось благополучно, о чем и засвидетельствовано в архивном деле по этому поводу (Кондратьев И. К.— Седая старина Москвы. М., 1893 г., стр. 136).

О Царе-Колоколе существуют два мнения: первое, что он перед пожаром в 1737 году был повешен на особых подмостках, стоивших 62.000 рублей, второе — то, что он никогда не был вынут из той ямы, где отлит.

Царь-Колокол, после своего отлития, до весны 1737 года, находился в родной своей своей яме, покоясь на железной решетке, утвержденной на двенадцати дубовых сваях, вбитых в землю. Над ямой находился деревянный сарай для прикрытия колокола. Весною упомянутого года, 29 мая, в Москве сделался страшный пожар, известный под названием Троицкого. Распространяясь со страшной быстротой, пожар охватил и кремлевские здания. Загорелась, разумеется, и деревянная постройка над ямой, в которой стоял Царь-Колокол: в яму начали падать горящие бревна.

Сбежался народ, чтобы спасти колокол, за который боялись, что он расплавится, стал изо всех сил заливать водой раскаленный металл. Огонь потушили, но зато испортили колокол: один край его не выдержал резкого перехода от раскаленности к охлаждению и откололся. Это увидели, когда стали расчищать яму.

С этого времени до 23 июля месяца 1834 года колокол находился в земле, и о нем сложились целые легенды. Заговорили, что Царь-Колокол состоит не только из меди и олова, но также частью из золота и серебра, которое во время литья колокола богатые люди из набожности бросили в расплавленный металл. Действительно, по указанию “Горного журнала” в 1883 году, в Царе-Колоколе есть небольшое количество серебра, но оно составило случайную примесь к меди в самих рудах, из которых плавилась медь. Затем рассказывали о каком-то чудаке-математике, который хотел извлечь колокол из ямы, но неожиданно умер, не поделившись ни с кем своим открытием.

Впрочем, и само правительство неоднократно возбуждало вопрос не только об извлечении Царя-Колокола из ямы, но даже и об исправлении его. Хотели даже перелить его. Перелить его брался мастер Слизов, но расходы по перелитию оказались так велики (78, 461 р. с.), что дело было отложено.

В земле Царь-Колокол находился более ста лет и был вынут в 1833 году, по воле Императора Николая I, и поставлен 4-го августа того же года на гранитный пьедестал подле Ивановской колокольни.

Монферан, которому было поручено руководство подъемом Царя-Колокола из ямы и установкой его на пьедестал, описывает, это так (Auguste Ricard de Monferrand MDCCCXL, стр. 5): 28-го марта 1836 г. я приехал в Москву, чтобы вынуть Царь-Колокол из земли, в которой он находился более века

Колокол уже был разобщен от своей формы и стоял на железной решетке, которую я увидел, приказав очистить его от окружающей земли.

Эта решетка была укреплена на двенадцати дубовых балках, составлявших, очевидно, часть литейной формы. В этом положении предпринята была чеканка неоконченных украшений колокола. Расположение места отливки колокола было выбрано, по всей вероятности, именно то, которое находили удобным для постройки колокольни, где хотели повесить его.

Новую колокольню предполагалось соединить с Иваном Великим несколькими галереями на разных высотах, чтобы придать им необходимую устойчивость переносить сотрясения от звона колоссального колокола. Пожар 1737 г. помешал осуществить этот проект; он уничтожил часть города, окружавшую колокол.

Деревянный барак над ним был уничтожен, и он весь был покрыт горевшими бревнами. Их невозможно было удалить, благодаря силе огня. Это и было причиной трещины колокола. Рукописи того времени указывают, что народ обливал водой страшно раскаленный колокол, думая этим его спасти, но получились противоположные результаты.

Найденные остатки обугленных балок подтверждают этот факт. Все мало обоснованные версии, повторявшиеся тогда по этому поводу, уничтожались с нахождением в земле около колокольни Ивана Великого, 21 год тому назад, двух записей.

Первая гласила: “что в 1651 году царь Алексей Михаилович приказал отлить колокол весом в 320.000 фунтов и что этот колокол, прослужив до 1701 года, разбился при пожаре в Кремле”.

Вторая: “что императрица Анна Иоанновна приказала перелить старый колокол и прибавить 80.000 фунтов, чтобы отлить новый”.

Хотя вес нового колокола по приказанию императрицы Анны Иоанновны и должен превосходить на 80.000 фунтов веса колокола Алексея Михайловича, но легко может быть разница при больших отливках; хотя бы озаботились прибавить более металла. Но все же точно сказать нельзя, сколько весил колокол после отливки.

Сравнивая размеры этого колокола с другими, он превосходит величиной все существующие и служит украшением Кремля.

Долгое время думали, что невозможно его поднять.

Император Павел I в 1792 г., в одно из своих посещений Москвы, указал талантливому механику J. Gvirt придумать способ поднять колокол и поставить на другое место. Его проект, хорошо составленный, все же не мог быть выполнен из боязни, что при поднятии колокола — колосс сломается.

В 1819 г. генерал Bethancourt поручил мне осмотреть колокол и привести рисунки с него. Спустя несколько лет инженер, генерал Fabre, имел такое же поручение, что позволяет думать о желании Императора Александра I также переставить колокол.

Прежний ли страх или другие какие-либо мотивы — но все же наибольший колокол в мире лежал в земле и изредка посещался любопытными иностранцами, знакомившимися с древностями Москвы.

Император Николай I, который заботился делать лишь полезное и приятное для своего народа, желал убедиться, возможно ли исправить колокол, и затем хотел для него построить колокольню; но огромные размеры делали невозможным его исправление способом, допустимым для малых колоколов.

Его Императорское Величество решил вынуть колокол и поставить на пьедестал около Ивана Великого.

Получив назначение представить проекты и руководить работами, я выехал в Москву, куда и прибыл 25-го марта 1863 г.

Несколько насосов работали, выкачивая воду для осушки почвы, и тогда лишь я мог рассмотреть весь колокол и убедиться, что кроме одного отбитого куска, лежащего около, колокол был цел, без каких-либо недостатков, и что он мог быть поднят и перенесен без какого-либо риска разбиться.

После этого, я приступил к сооружению лесов, которые вместе с другими приспособлениями были готовы через шесть недель. 30-го апреля я отправился за приказанием военного губернатора и членов комитета по постройке Кремля, которые и решили, что колокол будет подниматься на следующий день.

Не было еще и десяти часов утра, когда огромная толпа окружила Кремль и его окрестности, как я получил приказ начинать. Было пропето “Отче наш”, дабы испросить свыше благополучного окончания работ.

После моего сигнала, рабочие и окружавший народ перекрестились, вороты заработали. Послышался треск лесов от натянувшихся канатов, но все скоро затихло, так как казалось они были достаточно прочны, и все увидали поднимавшийся колокол, тащивший за собой часть железной решетки, на которой он стоял. Первое усилие, чтобы тронуть огромную массу металла, было настолько велико, что 2 каната лопнули, а сломавшийся блок с силой отскочил в леса.

Колокол продолжал подниматься; глубокая тишина царила вокруг; слышно было лишь глухое регулярное потрескивание воротов. Интерес, смешанный со страхом, сменил надежду на успех, и люди, недавно меня окружавшие и заранее поздравлявшие, мало-по-малу удалились. У меня осталось хорошо работавших девять воротов, что было более чем достаточно.

Стоя около колокола, прошедшего уже четверть дистанции, я велел подставить лестницу для удобства схода четырех рабочих, стоявших вверху для распоряжения канатами. Но операция подъема усложнилась, по случаю разрыва канатов, колокол принял неправильное направление, затруднявшее подъем; вновь более напряженные два каната одновременно рвутся, и я даю сигнал остановиться. Страх обуял всех, и из четырех рабочих, находившихся наверху, трое быстро сошли и остался лишь один, дожидаясь моих приказаний. Я послал его в яму под гудевший колокол устроить подставку из бревен. По возвращении этого храбреца, я приказал опускать колокол и без приключений установил его на бревна, отделив таким образом от земли.

Неудача первой попытки объясняется непрочными канатами. Опыт показал, что хотя они и выглядели новыми и крепкими, но все же испортились от сырости при перевозке их из Петербурга в Москву, где они пробыли шесть месяцев до моего приезда.

Я заказал новые канаты и увеличил для успеха число воротов до 20. По окончании всех приготовлений, 23-го июля, был назначен новый подъем в присутствии генерал-губернатора, главных начальствующих лиц города и членов комитета по постройке Кремля.

В пять часов утра, после молебствия об успешном подъеме, я приказал встать солдатам у воротов, и в шесть часов пять минут после сигнала вороты заработали.

Немного спустя, показался колокол, покрытый древней пылью, и, медленно поднимаясь, заполнил своей массой внутренность лесов. Блестяще выполненный подъем длился 42 мин. 33 сек., к большому удовольствию восхищенных жителей, осматривавших висевший колокол. Сейчас же прикрыли яму крепким помостом из бревен, на которой поставили полозья на катках (тележка) и опустили на них колокол. Затем передвинули на пьедестал, где он и был 26-го июля окончательно утвержден.

С художественной стороны, колокол замечателен красотой своей формы И скульптурных украшений, которые можно отнести к стилю школы “Bovchardon” и “Coysevox”. Эти; неоконченные, во весь рост, натурального размера барельефы изображают портреты царя Алексея Михайловича и Императрицы Анны Иоанновны. Между этими двумя портретами, на двух картушах, поддерживаемых ангелами, находятся поврежденные надписи, из которых возможно разобрать несколько слов. Верхняя часть украшена иконами Спасителя, Бо-жией Матери и св. Евангелистов. Верхний и нижний фриз с большим искусством составлен из пальмовых ветвей тщательной работы.

Если верить народным сказаниям, то металл колокола содержит некоторое количество золота и серебра, которое богатые и благочестивые люди прибавляли к меди во время отливки колокола; цвет беловатый, которого не имеют другие колокола, как бы подтверждает высказанное предположение. Благоговение к колоколу московского народа не позволяло взять частицу его, чтобы удостовериться, из чего он состоит.

Его Величество Государь Император приказал, чтобы сверх колокола возвышался бронзовый золоченый крест, и я был вынужден, чтобы поместить крест с сопровождавшим его украшением, отрубить литники, которые еще не были сняты. Анализ этого металла был сделан заботой полковника Соболевского в Петербурге, в лаборатории минного корпуса. Результаты дали: меди — 84,51; олова — 13,21; серы — 1, 25; потеря — 1,03. Потеря состояла из цинка и мышьяка, которых нашли лишь следы.

Царь-Колокол поставлен на площади Кремля, рядом с колокольней Ивана Великого на восьмиугольном гранитном пьедестале; над ним возвышаются 4 кронштейна, поддерживающие шар с греческим бронзовым (золоченым) крестом. Полная вышина этого памятника 34 фута.

На одной стороне пьедестала, имеется следующая надпись, которую я сочинил и Его Величество Государь Император утвердил. Эта надпись, славянскими буквами, выгравирована золотом на мраморе синевато-белесоватого оттенка, называемого bordillo: “Колокол сей вылит в 1733 году повелением Государыни Императрицы Анны Иоанновны. Пребыл в земле сто и три года и волею Благочествейшаго Государя императора Николая I-го поставлен лета 1836. Августа в 4 день”.

Отколотый кусок прислонен к пьедесталу, чтобы можно было видеть внутренность этого монумента, который может быть назван наиболее интересным и необыкновенным в своем роде (Auguste Ricard de Monferrand. — Discription de la Grande cloche de Moscow. MDCCCXL).

Вот эпиграф, который взял Монферан для своей книги о подъеме Царя-Колокола: “Но кто бы мог проникнуть в тайны Господа?.. Ты, долженствующий присоединять свой голос к нашим молитвам И с высоты Кремля, в торжественные дни, призывать народ к подножию святых алтарей — Увы!.. с самаго твоего рождения, на смерть обреченный, Ты не мог выполнить твоего великаго назначения”.

Иван Моторин, отливавший колокол, был сыном известного литейщика Федора Моторина, который отлил много колоколов для московских церквей. Так, на одном из колоколов Церкви Гребневской Божией Матери находится следующая надпись:

“7190 (1682) году построен сей колокол к церкве Пресвятыя Богородице Гребневския по Володимере Ивановиче, по жене его Феодоре Батанове, Княгини Феодоры, дан колокол 200 рублев, лил сей колокол мастер Федор Моторин” (H. M. Снегирев. — Русская старина. М., 1852 г., сто. 12)...

Некто архитектор Форстенберг, в 1770 году хотел впаять вышибленный край, но не приведя в исполнение своего способа, умер от чумы.

Император Павел приказал было передвинуть колокол на новое место, но предположение не было приведено в исполнение из опасения сломать колокол.

В 1819 году император Александр Павлович поручил расследовать вопрос о поднятии колокола инженеру Фабр, но и на этот раз дело ограничилось одними предположениями.

Через два года яму расчистили, застлали досками и обнесли перилами; сделали даже лестницу, по которой можно было опускаться вниз и осматривать внутренность колокола.

Тут впервые были прочтены надписи о колоколе царя Алексея Михайловича и о вылитии самого Царя-Колокола. При императоре Николае Павловиче решено было извлечь колокол из ямы и поставить на пьедестал. Это дело было поручено, как было сказано выше, французскому инженеру Мон-ферану, строителю Алесандровской колонны, Исакиевского собора и др. грандиозных зданий (Кондратьев И. К. — Седая старина Москвы. М., 1893 г., стр. 137-138).

Колокол украшен наверху изображениями московских чудотворцев, а посредине — особ императорской фамилии; из них Императрица Анна Иоанновна изображена во весь рост, но ясно вышли только голова и корона.

Вопрос о спайке Царя-Колокола поднимался несколько раз и всегда безуспешно.

Стасов о спайке Царя-Колокола говорит:

“Блестящая деятельность отца Израилева (О деятельности о. А. А. Израилева см. ниже) в отношении к исследованию русских колоколов и усовершенствованию наших звонов невольно приводит к мысли: как хорошо было бы, если б этому же замечательному нашему ученому и деятелю поручено было, однажды, спаять снова, привести в известный определенный тон и поднять на колокольню — знаменитый Царь-Колокол.

Возможность эта вполне доказывается тем, что отцу А. А. Израилеву случилось, однажды, вполне счастливо спаять вновь и привести в прежний тон камертон, у которого сломалась случайно одна из ветвей. Восстановление же в прежнем виде колокола, полтораста лет тому назад свалившегося в яму и никогда еще не звонившего, было бы, конечно, для нашего счастья, одним из торжеств нашего времени. Ведь Царь-колокол, в 12.000 пуд. весом, первый колокол в мире. Зачем же ему молчать!”

Несколько лет тому назад появился проект инженера Н. В. Подчиненова — поднять Царь-Колокол, спаять его и водрузить на колокольню.

Надо быть признательным тем лицам, которые не допустили подобного вандализма.

Если спайка чугуна, железа и меди электричеством, кислородом и ацетиленом получила в последнее время права гражданства, но до сего времени все попытки спайки колоколов даже самого малого размера еще не достигали цели — при спайке звук колокола совершенно терялся. Припаять отколотый огромный кусок к Царю-Колоколу, при нынешних технических средствах с гарантией сохранности в нем нормального звука, нет возможности.

Ответ автора проекта на вопрос “Но будет ли колокол звонить?” — “А это уже зависит от того, как он отлит” — показал незнание его колокололитейного дела и абсолютное недопускание потери звука при припайке куска. Не производя опыта и с маленькими колоколами, вздумал сразу взяться за Царь-Колокол. Почему автор не применил своих знаний к разбитым колоколам при церквах.

Должна же спайка стоить дешевле чем переливка старого колокола на новый, но до сего времени о подобном применении знаний Н. В. Подчиненова нам не пришлось слышать.

Вот что говорит автор по поводу своего проекта.

“Действительно, я хотел спаять колокол при помощи электричества, — начал Н. В. Подчиненов, — такой способ спайки уже не новость. Честь изобретения его принадлежит инженеру Славянову. Он давно уже придумал этот способ и тогда же предлагал осуществить проект припайки отбитого куска к Царю-Колоколу и поднятия колокола.

Тогда это было слишком дорого. Он назначил баснословную цену — 500.000 руб. С Царем-Колоколом этот способ не прошел, но он получил все-таки применение.

Теперь этот способ практикуется в Сибири для литья чугунных и медных частей. Как-то в разговоре с представителями высшего духовенства я высказал мысль о возможности подъема колокола и приведения его в должный порядок. Мысль мою поддержали. Я начал делать всевозможные вычисления. Составил проект.

По моему подсчету, такое дело обошлось бы приблизительно в 150 т. руб. Тогда же я начал переговоры со старостой Патрикеевым и с обществом хоругвеносцев. Впрочем, ни те, ни другие не поддержали Моего проекта в материальном смысле. Находили невозможным истратить на это дело крупную сумму в 150.000 руб. Конечно, это деньги большие, но если принять во внимание историческое значение колокола, то их следовало бы истратить.

Когда я занялся этим делом, то, роясь во всевозможных архивах и в делах я почерпнул много интересного материала, совершенно неведомого не только широкой публике, но даже многим специалистам.

Мне кажется, что духовенство должно было бы особенно интересоваться этим проектом ввиду той легенды, которая сложилась вокруг Царя-Колокола.

У старообрядцев и сектантов существует легенда, что Царь-Колокол сам поднимется и зазвонит в день Страшного суда...

Для осуществления проекта 150 тыс. необходимы вот почему. Самая спайка обошлась бы тысяч в 50. От 30 до 50 тысяч рублей стоил бы подъем.

Самое дорогое — это устройство особого приспособления в виде станка для того, чтобы поворачивать колокол. Так как колокол весит 12.000 пуд., то, несомненно, самая затруднительная часть проекта — это поворачивание колокола.

Ввиду же того, что колокол имеет много трещин, начиная от раструба и кончая почти местом для ушка, его необходимо поворачивать для спайки трещин. Такое приспособление, конечно, можно было бы сделать, хотя я и не занимался составление его проекта.

“Выдержит ли колокольня?”

“Да, это я вычислил. Кроме того, я осматривал место, чрез которое нужно было бы ввести колокол. Там, пожалуй, пришлось бы сделать в стенах небольшие выемки. Конечно, колокол нужно повесить не на самую колокольню, а на Филаретовскую пристройку, где висит сейчас колокол в 4000 пудов, который, кстати, называется тоже Царь-Колокол. Вот, пожалуй, расходы увеличило бы приобретение особой машины для пайки. Вероятно, обошлась бы она тысяч в 15. Надо заметить, что обыкновенные машины не выдерживают этого способа работы и сгорают”.

“Но будет ли колокол звонить?”

“А это уже зависит от того, как он отлит. Впрочем, судя по внешности, он звонить должен. Его отливку можно назвать идеальной. К концу раструба он утолщается до 12 вершков, а к ушку он значительно тоньше”.

Ведь есть же, как мне рассказывали, в Пекине колокол в 8000 пуд., который звонит. Этот Колокол теперь считается величайшим в мире. Значит, если бы мы водрузили на место наш Царь-Колокол, то самым большим в мире стал бы он.

Конечно, пришлось бы сделать язык. Но это не так дорого. Занимаясь этим вопросом, я узнал много интересного о прошлом колокола. Мне было разрешено посещать архив Императорского Двора, и там я нашел целых 600 номеров “дела о колоколе”.

Касается “дело” передвижения колокола на то место, где он стоит теперь. Раньше он стоял на другом месте, внутри двора, между дворцом, Чудовым монастырем и колокольней Ивана Великого. Там он находился в яме. Я нигде не нашел указаний, что это за яма, но думаю, что это та самая яма, над которой отливали колокол.

Приблизительно в 1834 г. был возбужден вопрос о подъеме колокола из ямы и передвижении его на теперешнее место. Как это часто бывает и в данном случае все дело было проведено с гораздо большими расходами, чем это требовалось. В архиве я нашел любопытное указание.

При дворцовом ведомстве в Москве тогда существовала техническая контора. Помощник архитектора, простой техник, предложил такой незамысловатый план. Он составил проект, по которому из ямы нужно было вырыть очень пологую дорожку к тому месту, где стоит теперь колокол. Потом людьми или лошадьми колокол надо было прямо докатить на место. Этот проект был послан в Петербург, причем техник вычислил, что все дело передвижения стоило бы не дороже 8000 рублей.

В Петербурге проект отдали известному тогда инженеру-французу Монферану, строителю Исаакиевского собора. Так как он по-русски не говорил, то пришлось проект ему перевести на французский язык. Я видел на самом подлиннике проекта переведенную надпись: “Неудобоисполнительно”.

Таким образом, по неизвестным причинам, француз-инженер, считавшийся, конечно, большим специалистом-авторитетом, признал проект негодным. Взамен составил свой. Конечно, гораздо сложнее и дороже.

По его проекту, который, кстати сказать, и был приведен в исполнение, с колоколом поступили так. Над ямой построили леса, вытащили колокол из ямы, перекатили до того места, где ему нужно было стоять, и потом подняли на подставки. Естественно, что этот способ гораздо сложнее. Это подтвердила и крупная цифра расхода в 30.000 рублей.

Итак, если бы мне пошли навстречу, можно было бы водрузить колокол и достичь того, что этот памятник старины гораздо реальнее проявлял бы свое историческое значение.

После Царя-Колокола следующий по величине Троице-Сергиевский, весом более 4000 п., отлит в 1748 г.

Второй по размерам находится в Японии в г. Киото, отлит в 1632 г., весит 4.685 п.

Третий — Большой Успенский, 4000 пуд., отлит в 1817 году взамен разбившегося в 1812 году колокола, отлитого при Императрице Екатерине Петровне в 1760 г. и весившего 3.351 п.

Четвертый — Св. Иван, 3.500 пуд., отлит в 1819 г.

Пятый в г. Пекине в 3.400 пуд.

Шестой в Саввино-Сторожевском монастыре, лит в 1667 году, весом 2.125 пуд.

Колокола от 1000 пуд. находятся во многих монастырях.

Звон на Ивановской колокольне представляется необыкновенно торжественным, особенно когда производится во все колокола, что бывает в самые большие праздники, и при торжественных случаях;

он называется “красным звоном” и имеет свою особую мелодию.

В ночь под Христово Воскресенье красный звон совершается по-особому, исстари существующему в Москве, обычаю. Призывный звон к заутрене начинается с колокольни Ивана Великого в Кремле. Для вящего благолепия и торжественности этого великого момента все московские церкви должны ждать, пока ударит громадный Успенский колокол Ивана Великого.

На первый удар его, вдали, подобно эху, отзывается колокол Страстного монастыря и затем уже разом, как будто по мановению капельмейстера, начинают гудеть колокола всех сорока-сороков московских церквей.

Еще только не успели пробить полночи часы на Спасской башне, как задребезжал сигнальный колокольчик “кандия” от Успенского собора, и, как всегда бывает, многотысячная толпа на площади Кремля стихла; и вдруг ударили... Дрогнул воздух, рассеченный густым, но мягким ударом Успенского колокола! Торжественно понеслась, разрастаясь, широкая звуковая волна; перекатилась она с кремлевского холма за Москву-реку и разлилась далеко вокруг.

Как хорошо, как торжественно потрясает ночной, остывший воздух это густое “бархатное” 1а bemol! Второй удар еще сильнее, еще сильнее, еще могучее, а в отклик ему перекатный звон тысячи колоколов всех церквей слился в один протяжный гул.

Растут все больше и больше радостные звуки, переливаясь, дробясь среди торжественной тишины ночи! Чудится, будто бы не землею порождены они, будто с темного свода небес льется этот могучий, стройный звон колоколов на безмолвную землю, оцепеневшую в немом благоговении.

Этот величавый “красный звон” московский, этот “язык неба” — лучше всего слушать с высоты Воробьевых гор, особенно если ветер на Москву. Тогда масса звуков борется с течением воздуха и не сразу, а постепенно наступает на вас, наполняя собою огромное пространство, раскинувшееся между “Воробьевкой” и городом.

А. Н. Муравьев, путешественник по св. местам, пишет: “Посреди таинственной тишины сей много-глаголивой ночи внезапно с высоты Ивана Великого, будто из глубины неба, раздался первый звук благовеста, — вещий как бы зов архангельской трубы, возглашающей общее воскресение. И вот, при первом знаке, данном из Кремля, мгновенно послышались тысячи послушных ему колоколов, и медный рев их наполнил воздух, плавая над всею первопрестольною столицею; она была объята сим торжественным звоном, как бы некоею ей только свойственною атмосферой, проникнутою священным трепетом потрясаемой меди и радостью благо-вествуемого торжества. Слышало ухо и не могло насытиться сей дивною гармонией будто бы иного надоблачного мира” (Pычин Ф.И. — “Путеводитель по московской святыне”. Москва, 1890,стр. 144—145).

Англичанин Мекензи Уоллесе (Мекензи Уоллесе, известный корреспондент газеты “Тайме”, прожил в России более 6 лет, изучая ее язык, нравы, обычаи и историю. Им написана большая книга “Россия”, переведенная на все европейские языки. Отрывок помещен в “Древней и Новой России”. 1879 г., октябрь, том XV, стр. 110), иронически относящийся ко всему русскому, так описывает кремлевский звон под Светлое Воскресение: “толпа терпеливо стояла в ожидании доброй вести: “Христос Воскресе!” с приближением полуночи шум голосов постепенно затихал, особенно к двенадцати часам, когда большой колокол Ивана Великого начал гудеть своим густым басом. По этому сигналу со всех других московских колоколен вдруг раздался радостный перезвон”.

Далее Мекензи Уоллесе говорит: “в то же самое время каждый из колоколов Москвы, которым имя легион, казалось бешено желал заглушить звук своего соседа; рев большого колокола над нашими головами смешивался с тонкими и острыми звуками своих тщедушных соперников.

“Если демоны живут в Москве и не любят колокольного звона, как это предполагают, то в эту ночь у темного царства должен был происходить настоящий погром с поголовным бегством. Всему этому оглушающему шуму вторили частые пушечные выстрелы с Тайницкой башни”...

Н. И. ОЛОВЯНИШНИКОВ